Карсон Маккалерс - Сердце — одинокий охотник
Это был только один из неразрешимых вопросов. Только один.
Всю свою жизнь он знал, для чего он работает. Он всегда знал, что призван учить свой народ. Целый день он ходил со своим саквояжем из дома в дом и рассказывал обо всем на свете.
После долгого дня его одолевала мучительная усталость. Но вечерами, когда он открывал свою калитку, усталость проходила. Потому что тут его ждали Гамильтон, Карл Маркс, Порция и маленький Вильям. И Дэзи.
Порция сняла с кастрюльки крышку и вилкой помешала капусту.
— Отец… — начала она после долгого молчания.
Доктор Копленд откашлялся и сплюнул в платок. Голос его прозвучал хрипло и сердито:
— Что?
— Давай больше не будем ссориться.
— Мы и не ссорились, — сказал доктор Копленд.
— Можно ссориться и без слов, — сказала Порция. — Мне всегда кажется, что мы только и делаем, что грыземся, даже когда оба молчим. У меня все время такое чувство. Честное слово. Каждый раз, когда я к тебе прихожу, меня это просто мучает. Давай уж больше ни из-за чего не ссориться.
— Я-то никак не хочу с тобой ссориться. Мне очень обидно, что у тебя такое неприятное чувство, дочка.
Она налила кофе без сахара и дала отцу. В свою чашку она положила несколько ложек сахара.
— Я уже проголодалась, так что, наверное, поем с удовольствием. Пей свой кофе, а я тебе расскажу, что с нами недавно было. Теперь, когда уже все прошло, меня даже смех берет, но тогда, честное слово, нам было не до смеха.
— Рассказывай, — сказал доктор Копленд.
— Ну вот… Не так давно в город к нам приехал один очень представительный мужчина. Одет шикарно. Цветной. Назвался мистером Б.Ф. Мейсоном и сказал, что он из Вашингтона, округ Колумбия. Каждый день прогуливался в красивой яркой рубашке, с тросточкой. А вечерами ходил в кафе «Сосаети». И брал самую шикарную еду. Каждый божий раз бутылку джина и две свиных отбивных. Для всех у него улыбочка, девушкам низкий поклон, и даже дверь придерживал, когда они входят или выходят. Целую неделю старался всех обворожить. Люди даже удивляться стали и все спрашивали, откуда он взялся, такой богач. Но потом он осмотрелся немного и принялся за дело. — Порция вытянула губы и подула на блюдце с кофе. — Ты небось тоже читал в газетах про эти пензии для стариков от государства?
Доктор кивнул.
— Пенсии, — поправил он.
— Ага, так вот он по этому делу и приехал. Будто бы от правительства из Вашингтона. От самого президента. Чтобы все записались на эти государственные пензии. По домам ходил, говорил, что надо внести доллар вступительных, а потом платить двадцать пять центов в неделю, и, когда тебе стукнет сорок пять, правительство будет выдавать тебе каждый месяц, всю твою жизнь, по пятьдесят долларов. Ну, конечно, все были до смерти рады. А кто вступал, тем он бесплатно давал фотографию президента с его собственноручной подписью. И рассказывал, что через полгода каждый член получит задаром костюм по форме этого клуба, который называется «Великая лига цветных пензионеров», и через два месяца каждый член получит оранжевую ленту с надписью ВЛЦП. Ну, знаешь, они ведь там любят эти буквы вместо названий. Ходил по домам со своей книжкой, и все вступали в члены. А он записывал в этой книжечке фамилии и собирал деньги. Каждую субботу принимал взносы. За три недели этот мистер Мейсон записал в члены столько людей, что в субботу уже не мог их всех обойти. Пришлось нанять помощников, чтобы они собирали взносы, — по человеку на каждые три или четыре квартала. Я по субботам тоже собирала деньги по соседству от нас и за каждый сбор получала по двадцать пять центов. Ну, Вилли, конечно, сразу вступил и записал нас с Длинным…
— Действительно, я сам видел много фотографий президента в домах вашего района и теперь вспоминаю, что слышал фамилию Мейсон, — сказал доктор Копленд. — Он жулик?
— Еще какой, — ответила Порция. — Кто-то решил разузнать про этого мистера Б.Ф. Мейсона, и его арестовали. Оказалось, что сам он всего-навсего из Атланты и отродясь не видел Вашингтона, округ Колумбия, а тем более — президента. Деньги он то ли спрятал куда-то, то ли прожил. И Вилли целых семь с половиной долларов, можно считать, выбросил на помойку.
Доктор Копленд живо заинтересовался рассказом:
— Вот что я и говорю, когда…
— На том свете этого типа насадят на раскаленный вертел, — пообещала Порция. — Теперь это дело прошлое и нам, конечно, смешно. Хотя, в общем, смеяться тут особенно нечему.
— Негритянский народ сам набивается, чтобы его распинали каждую пятницу, — сказал доктор Копленд.
Руки у Порции задрожали, и она пролила кофе из блюдца.
— Это ты о чем? — слизнув капли с руки, спросила она.
— О том, что я все время вижу. Если бы я нашел хоть десяток негров, десять моих соплеменников с умом, характером и отвагой, которые согласились бы отдать все, что у них есть…
Порция поставила блюдце на стол.
— Да мы же говорили совсем про другое!
— Ну, хотя бы четырех негров, — не унимался доктор Копленд. — Хотя бы вот вас: Гамильтона, Карла Маркса, Вильяма и тебя. Хотя бы четырех негров со способностями, характером…
— У нас с Вилли и Длинным есть характер, — сердито перебила его Порция. — Жизнь у нас не такая уж сладкая, а мы, по-моему, неплохо втроем управляемся.
Минуту они помолчали. Доктор Копленд положил очки на стол и прижал сморщенные пальцы к векам.
— Ты все время говоришь «негр», — сказала Порция. — А это обидно. Раньше просто говорили «черномазый», и это было лучше. А вежливые люди — не важно, какая у них кожа, — всегда говорят «цветной».
Доктор Копленд ничего не ответил.
— Взять хотя бы нас с Вилли. Мы ведь не совсем цветные. Наша мать была очень светлая, и у нас обоих в жилах течет много крови белых людей. А Длинный — индеец. У него много индейской крови. Нельзя сказать, что мы настоящие цветные, и нам особенно обидно слово, которое ты говоришь.
— Я не сторонник удобной лжи и обходных путей, — сказал доктор Копленд. — Меня интересует только правда.
— Да? Так вот тебе правда: все тебя боятся. Ей-богу, надо поставить не одну бутылку джина, чтобы Гамильтон, или Бадди, или Вилли, или мой Длинный согласились сюда прийти и с тобой посидеть, вот как я. Вилли говорит, что, сколько он себя помнит, он всегда боялся тебя, своего родного отца!
Доктор Копленд хрипло откашлялся.
— У каждого свое самолюбие, кто бы он ни был, и никто не пойдет туда, где его унижают. Ты ведь и сам такой. Я-то знаю! Сколько раз видела, как белые тебя унижали.
— Нет, — сказал доктор Копленд. — Ты никогда не видела, чтобы меня унижали.
— Конечно, я понимаю, что и Вилли, и Длинный, и я — мы неученые. Но и Длинный, и Вилли — золото, а не люди. В этом вся разница между ними и тобой.
— Да, — сказал доктор Копленд.
— Ни Гамильтон, ни Бадди, ни Вилли и ни я — никто из нас не любит говорить, как ты, по-ученому. Мы говорим, как наша мама, как ее родители и как родители ее родителей в прежние времена. У тебя все умственное. У нас слова идут от души, от того, что в нас испокон веку заложено. И в этом тоже между нами разница.
— Да, — сказал доктор Копленд.
— Никто не может выбирать своих детей и гнуть их, куда ему хочется. Даже если им от этого не больно. Даже если он прав — это некрасиво. А ты только этим и занимался. И вот теперь никто, кроме меня, не приходит к тебе посидеть.
Свет слишком сильно бил в глаза доктору Копленду, а голос дочери был чересчур громким и безжалостным. Он закашлялся, и лицо его задергалось. Он протянул руку, чтобы взять чашку с остывшим кофе, но не смог ее удержать. На глаза его навернулись слезы, и он надел очки, чтобы их скрыть.
Порция это заметила и кинулась к нему. Она обняла его голову и прижалась щекой к его лбу.
— Ну вот, я обидела своего папу, — сказала она нежно.
— Нет, — сказал он. Голос его звучал резко. — Глупо и неинтересно все время говорить о взаимных обидах.
По щекам его медленно текли слезы, и в отсвете огня они отливали голубым, зеленым, красным.
— Я очень, очень перед тобой виновата, прости, пожалуйста! — сказала Порция.
Доктор Копленд вытер лицо ситцевым платком.
— Ничего.
— Давай больше никогда не будем ссориться. Мне так, тяжело, когда мы с тобой не ладим, просто мочи моей нет. Мне почему-то кажется, что всякий раз, когда мы видимся, в сердце у нас поднимается что-то злое, нехорошее. Давай больше не ссориться!
— Давай, — сказал доктор Копленд. — Давай больше не ссориться.
Порция шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной руки. Она несколько минут постояла, обхватив голову отца руками. Потом окончательно вытерла следы слез и подошла к кастрюльке с овощами на плите.
— Капуста, наверно, дошла, — весело сообщила она. — А теперь я, пожалуй, испеку к ней кукурузных лепешек.
